Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой - Карел Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моцарт ещё раз бросает взгляд на оставшийся позади таинственный белый город с полным отсутствием какой бы то ни было жизни в его окнах.
Господа поднимаются по лестнице, сопровождаемые камердинером графа Туна, входят в хорошо протопленный большой вестибюль, и перед ними предстаёт сам высокочтимый Ян Йозеф Антонин граф Тун, старый друг Моцартов, и с ним приветливая пани Альжбета:
«Наконец-то вы у нас, однако, как же долго вы добирались, хорошо ли вас встретили?»
«Чудесно! Прага сразу покорила моё сердце. Мне казалось, будто приехал я в родной Зальцбург, у нас тоже стоит город на высокой горе, и въезд тоже через мост. Но ваш Каменный мост действительно, как о нём говорят, красивейший мост в Европе. Это было потрясающее ощущение, будто въезжаешь в древний мир. Он мне напомнил Ангельский мост в Риме. Но пражский намного более величественный, как говорится, музыка века!»
Граф Тун кивает головой, дескать, очень приятно, господа, поговорим за обедом. Мартин отведёт гостей в приготовленные для них комнаты, а пока расстанемся ненадолго. Красивая белая голова великого старца с ласковой улыбкой склонилась, а Моцарт с Констанцией и другом Хофером с глубоким поклоном прошли за Мартином, приставленным к ним для услуг.
Лишь только скрылись с глаз графской семьи, Моцарт подпрыгнул, и если бы не строгий взгляд Констанции, он обогнал бы уже важно выступающего Мартина, который провожал гостей по лестнице на третий этаж в отведённые им покои.
Для Моцарта и его супруги предоставили три большие комнаты, соседствующие с четвёртой, предназначенной для их друга Хофера. Багаж уже был на месте, и началась суматоха с умыванием, переодеванием, потому что, как сказал слуга Мартин, вот-вот прозвучит колокол, созывающий к обеду.
Служанка помогает Констанции одеваться, поправляет белый парик, пристраивает чёрное сердечко на розовое личико, в то время как Моцарт, умываясь, тихонько насвистывает «Non piu andrai», заразившись от пекаря-подмастерья, который не шёл у него из головы. В ту минуту он вспомнил о нём и потому снова пришёл в прекрасное расположение духа. Но вот его позвал цирюльник, искусный мастер, и сразу запахло мылом.
Внезапно чуткие уши Моцарта уловили тихий звук флейты, ей отозвались гобой с виолончелью, затем валторна, как далёкий лесной рог и, наконец, звуки настраивающихся скрипок. Выплеснула виртуозная каденция кларнета, подобная той на замёрзших стенах при въезде в Прагу. Моцарт остановил бритву цирюльника и прислушался.
Да, это те самые знаменитые чешские духовые, которых он узнал ещё, будучи ребёнком, когда хаживал с папенькой на репетиции архиепископской капеллы, то были блестящие мастерские звуки мангеймцев, то есть – чехов. На несколько секунд Моцарт замер, но вот цирюльник вновь взялся за бритву и заспешил, чтобы больше не мешкать, потому что Констанция уже стоит в дверях:
«Я готова, Амадей, поторопись!»
Моцарт шаловливо вытянул губы:
«Пункититити ослеплён красотой Шаблы Пумфы и не может дальше бриться, он просит снежную королеву отступить на минутку в свои комнаты, абы негодный отрок смог закончить свой туалет и предстать к её услугам в полном параде»
Констанция, на ходу окрещённая теперь Шаблой Пумфой, пребывала в хорошем настроении, сияла в прекрасном розовом кринолине, расшитом венками из цветов. Она с важностью кивает головой:
«Так и быть, Пункититити, я жду только до тех пор, пока досчитаю до ста».
Моцарт лишь моргнул, и бритва вновь полетела по щеке, порозовевшей, однако, от неожиданного удовольствия. Вот Мартин принёс тёплую воду, помогает весёлому господину в завершении туалета, надевает новый зелёный бархатный сюртук с золотыми пуговицами, прежде аккуратно запудрив его густые каштановые волосы, заплёл их в крепкую косу, завязал бордовой лентой.
Моцарт с театральной важностью предстал перед зеркалом, несколько раз повернулся боками и объявил:
«Имею честь сообщить, мы можем отправляться. Пожалуйста, Мартин, будьте так любезны, зайдите к нашему другу господину Хоферу, скажите, что мы готовы».
Мартин вышел, и Моцарт бросился в комнаты Констанции, перелетел через порог и торжественным менуэтовым шагом приблизился к Шабле Пумфе, предлагая её руку, чтобы проводить в столовую. При этом, бросив на неё нарочито важный взгляд, пропел:
«Что я вижу, моё личико, на нём какая-то пушинка…»
Констанция испугалась:
«Где?»
«Вот тут, и хотя я умираю от голода, я всё-таки эту пушинку с щёчки сдую…»
Сделал вид, что хочет сдуть, а сам, плутишка, чмокнул её прямо в милые губки.
Тут раздался звон колокола, и двери растворились. Вошёл слуга Мартин:
«Смею пригласить маэстро и милостивую пани!»
Амадей с шутливым поклоном предложил Констанции руку, и они отправились вслед за Мартином, у лестницы их ожидал скрипач Хофер, а навстречу летела великолепная каденция кларнета.
Глава 2. Концертный обед у Туна
– 1 —
Моцарт пребывал в своей стихии. Те несколько звуков развеселили его, предупредив, что будет концерт. Он перепрыгивал через ступеньки, как мальчишка, так что Констанции пришлось напомнить ему, кто он есть – придворный капельмейстер, чтобы не забывал. На что Моцарт весело отвечал:
«Разумеется, не спорю, только через минутку, а пока меня из-за угла не видно, могу и поскакать ad libitum, однако, я знаю, когда ту каденцию допрыгаю – ещё три ступеньки, и я предложу Вам руку, о королева моего сердца, и приготовьтесь – будет Вам maestoso andante прямо к столу, где усядемся перед оркестром tutti frutti и будем делать вид, будто совсем не голодны, хотя в эту минуту могли бы с радостью вгрызться в какой-нибудь апельсин …pardon…»
Оказавшись уже вплотную перед углом лестницы, Моцарт сделал кавалерский поклон и плавным движением предложил Констанции руку. Та, величественно кивнув головой, приняла её, но тихонько укоризненно прошептала:
«Амадей!»
Видно он слишком крепко прижал её локоть, сам же при этом сразу превратился в чопорного маркиза с окаменелым лицом, выводящим свою даму к столу с надлежащей церемонностью.
Им навстречу спешили ловкие слуги, они раскланивались с любезными улыбками, как и положено по долгу службы. Моцарты уже подступали к главным дверям, тут возник церемониймейстер, массивный, как гора, и с глубоким поклоном провозгласил:
«Пан придворный капельмейстер и мадам Констанция подходят!»
И снова Констанция почувствовала нетерпеливое пожатие локтя от своего кавалера, Амадей не отпускал его во время всего этого торжественного вступления в салон, сверкающий венецианскими зеркалами, и люстрами, и фарфором.
Вот навстречу им идут старый граф Ян Йозеф Тун и пани графиня Альжбета. Тут Моцарт забыл о своей достойной роли, радостно хлопнул в ладоши, ведь перед ним были его венские друзья: старший сын графа Франтишек Йозеф со своей женой Марией Вильеминой из Угленфельда и её три весёлые грациозные дочки с красивыми именами Альжбета, Кристл-Вильма и Каролина. За ними второй сын Тунов Вацлав Йозеф с женой Марианной, воспитанницей Ностицовых, – но тут граф Ян Йозеф Тун подвёл повеселевшего маэстро к старому господину и произнёс:
«Имею честь представить вам пана Вольфганга Амадея Моцарта и его супругу Констанцию». Затем обратился к Моцарту и представил:
«Это граф Ностиц, старший бургграф королевства Чешского, ваш большой поклонник и держатель театра, в нём как раз ваш „Фигаро“ свёл с ума всю Прагу». Моцарт с графом Ностицом пожимают друг другу руки, как старые знакомые, к ним подходят граф Канал, графы Пахта, Штернберк, Клам-Галлас, их дамы, много поклонов, целований ручек, имена, в конце концов, уже не имели значения, все улыбались, представлялись, знакомились.
Наконец, сели за стол. Моцарт рядом с графиней Вильеминой, пани Констанция около графа Яна Йозефа, «чешского Туна», как его называли при венском дворе. Забегали лакеи с дымящимися блюдами, и обед, который Моцарт с лёгкой руки прозвал tutti frutti, начался.
Моцарт лукаво подмигнул Констанции, пошевелил бровями, быстро разобрался с салфеткой, пристроив её, куда следует, при этом покраснел, как роза, хотя раньше был довольно бледным.
Его руки слегка подрагивали, он проглотил несколько ложек и снова схватился за салфетку, в его глазах опять запрыгали весёлые огоньки, вспомнил пекарского подмастерья с корзиной булочек на голове, свистящего «Non piu andrai». Он и не предполагал, что звучание собственной мелодии может так обрадовать его сердце. Моцарт посмотрел на сверкающую люстру над головой. В мыслях он был где-то не здесь.
– 2 —
Старая дама, сидящая напротив, обратилась к нему:
«Я бы никогда не сказала, что вы после утомительной зимней дороги, Моцарт, когда я смотрю на вас, вы просто сияете, как…", она замешкалась, подбирая подходящее выражение. Моцарт с плутовским поклоном за неё докончил: «Как пекарский подмастерье».
